curious- Кто? - переспросили мы на три голоса, поглядывая на деревянный домик-богадельню.
- Схимонахини, - устало начал объяснять шеф, давая нам понять интонацией, что мы полные балбесы и не понимаем азов богословия, - те, которые приняли обет и решили отдалиться ото всех до самой смерти.
Мы, озорно переглядываясь, взяли инструмент и вдвинулись на веранду. Оттуда по коридорам - в нужную келью.
Ставя выключатель, ночник и коробку, в которую приходят все провода, мы сильно спешили, но при этом старались не шуметь. Надо сказать, что зрелище, виденное мною в тот день, - одно из самых печальных из тех, что мне доводилось видеть своими глазами. Келью схимниц, да и всё заведение богадельни пропитывал тот стойкий и удушливо противный запах, который принято называть запахом старости и болезни крайней степени. По аналогии с ревневым пирогом "Гости на пороге" запах этот можно было бы поэтично окрестить - "Смерть на пороге".
Давящую атмосферу нагнетала одна из монахинь, которая, не имея возможности передвигаться, лежала с закатившимися к потолку глазами и вполголоса шептала страстную молитву. Строгое облачение, немощность и какой-то дикий, почти ненормальный вид схимниц пугали меня. Особенно поразила меня одна, возможно, потерявшая рассудок набожница. Выбираясь поминутно и с превеликим трудом в коридор из недр соседней кельи, она оглядывал нас, работяг, своим совино-больным взглядом и, недоверчиво покосившись на инструмент, разбросанный по полу, быстро отступала в глубь своего убежища. Несколько раз я обращал пристальное внимание на её полное землистое лицо, бессмысленный непонимающий взгляд и сильно искривлённую губу(не знаю было ли это следствием инсульта или родовой травмы, из-за которой она, может, и приняла постриг). Это было тяжёлое зрелище. Страшна старость в мирской жизни, но ещё страшнее, по-моему, она там, где люди отдают всю свою жизнь на служение Тому, Кого, может, и вовсе не существует...
